поддержка
проекта:
разместите на своей странице нашу кнопку!И мы
разместим на нашей странице Вашу кнопку или ссылку. Заявку прислать на
e-mail
Статистика
"Без которой - Хаос" (Т. Чеховская)
продолжение
Нужно сказать, что "князь ботаников" был весьма уверен в бессмертии
своего творения и нисколько не сомневался, что он избран самим
провидением, дабы открыть "план творения" и "разъяснить связи явлений...
как выражение плана творца, что только он, Линней, мог все это правильно
истолковать", "представить большинство произведений творца в виде четкой
цепи"... Так оценивает исследователь свой труд через четверть века. В
особенности превозносит он собственные открытия в ботанике:
"...предложено новое разделение по тычинкам и пестикам, то есть по таким
малым частям цветка, на которые ботаники раньше и не утруждали себя
смотреть, каковое Линней (ученый именовал себя в третьем лице) должен
был взять из собственных опытов, после того как убедился в том, что они
обосновывают учение о поле у ра стений и являются важнейшими для самих
растений Здесь потребовалась большая работа для того, чтобы располагать
знанием цветков всех родов и видов, чтобы представить себе всю эту
армию. Одно только это способно было занять посредственного человека на
протяжении всей его жизни". Если простить автору этих строк не достаток
скромности, то, по сути, его самооценка совершенно точна. Действительно,
постоянно увеличивающееся число страниц в изданиях "Системы природы" -
итог гигантской работы по собиранию и осмыслению "большинства
произведений творца" из животного, растительного и минерального царств.
Любопытно, откуда был добыт такой всеобъемлющий материал. Ведь сам
Линней путешествовал мало, как мы видели из его биографии. Большую часть
жизни он прожил домоседом. Как же удалось ему провести ревизию
растительности и животного царства всей планеты?
Ученики шведского академика путешествовали по всем странам: Торнестром
ездил в Азию, Петр Кальм - в Пенсильванию и Канаду, Монтина - в
Лапландию, на этот шведский дальний север, Гассельквист - в Палестину и
Египет, Тарниюс был в Малабаре и Сурате, Озбек - в Китае и на Яве,
Леерлинг - в Испании и Америке, Бергнус - в Шотландии, наконец, Спарман,
Тунберг и Фостер путешествовали с капитаном Куком, как пишет русский
естествоиспытатель, "около света", и, кроме того, каждый из них побывал
еще в различных странах различных континентов.
К этому прибавим многочисленную переписку и обмен коллекциями: только из
России Линнею были доставлены сто четырнадцать видов сибирских растений.
Русские ученики Линнея - Александр Карамышев, Григорий и Павел Демидовы,
Афонин, Горнберг и другие, его коллеги и корреспонденты - Иоганн Лерхе,
Иоганн I мелин, Петр Паллас, Иоганн Миллер, Степан Петрович
Крашенинников - постоянно держали его в курсе своих исследований и
путешествий.
Наконец, к услугам естествоиспытателя были многочисленные "естественных
тел собрания": короля и королевы Швеции - "множество драгоценных раковин
и насекомых", графа Гнессина - собрание, "изобильное телами царства
ископаемого", графа Детеера - "богатое насекомыми и двухстихийными
животными", Упсальского университета - "по зоологической части
достопамятное", Стокгольмской академии наук, имеющее "великое число
редких произведений". Припомним еще бо-'анические сады, в которых
работал Линней в Голландии, Франции, Англии и на родине, припомним
гербарии его покровителей...
Но и дотошность автора "Системы природы" оказалась чрезвычайной,
обстоятельность и точность, настойчивость в описаниях "большинства
произведений творца" дали свои плоды - попробуйте перелистать
классификационные таблицы любого класса животных или растений - почти
наверняка вы увидите рядом с очень многими названиями видов латинскую
букву L. Это означает, что название дано Линнеем.
Перебрав так несколько классов, убеждаешься, какую невероятную по
трудоемкости работу проделал великий швед. Труд этот был увековечен еще
и тем, что именно с десятого издания "Системы природы" (с 1 января 1758
года) считают зоологи начало международной номенклатуры видов животных.
("Дата 1 января 1758 года условно принимается в настоящем Кодексе в
качестве даты опубликования этого произведения и исходного пункта
зоологической номенклатуры" - из статьи третьей Международного кодекса
зоологической номенклатуры). И помеченные буквой L виды - первые,
определенные вполне научно. Ботаники же счет ведут от первого издания
"Основ ботаники" (1736), в которых Линней впервые последовательно
применил изобретенный им систематический метод. Как видим, полный триумф
во всем, что касается научного наследия Линнея...
В последующем "Система природы" не переиздавалась, а перелагалась в
трудах естествоиспытателей и просветителей. Впрочем, в старину с
авторскими правами обращались вольно и при прямых переизданиях, стремясь
обогатить их и не боясь при этом жертвовать собственным приоритетом на
идеи и добытый материал, без колебаний добавляли его в чужие труды. Уже
посмертное, тринадцатое издание книги Гмелином - в значительной части
труд самого издателя. Столь же волен перевод ее на русский язык,
предпринятый в 1804-1805 годах поэтом и естествоиспытателем Александром
Федоровичем Севастьяновым. К сожалению, перевод охватил лишь животное
царство, но и в таком урезанном виде книга оказалась незаурядным
явлением, о котором стоит рассказать особо. О себе русский издатель и
переводчик пишет: "На российском языке издал с примечаниями и
дополнениями Александр Севастьянов Императорской С.П.Б. Академии наук
академик, экстраординарный надворный советник, Императорской Российской
Академии и С.П.Б. Вольного экономического общества член". Александр
Федорович был учеником Ивана Ивановича Лепехина, известного русского
путешественника, этнографа и естествоиспытателя, одного из ранних
эволюционистов додарвиновского периода. Другими учителями Севастьянова
были Гумбольдт и Линней. Севастьянов соединял поэтическое творчество,
работу над словарем русского языка, который тогда стал издаваться под
началом Академии наук, и занятия зоологией, минералогией, геологией и
палеонтологией. В издании "Системы природы", предпринятом Севастьяновым,
его разносторонние интересы не могли не проявить себя. Книга Линнея в
русском изложении - это уже не просто обстоятельная классификация живой
природы. Опираясь на тринадцатое издание "Системы", Севастьянов создал
что-то вроде будущего Брэма - подробные и местами даже поэтические
описания внешнего облика, строения тела, привычек и среды обитания
многочисленных животных, добавив тех из них, которые Линнею были еще
неведомы.
Линней начинает описание животного царства с человека - за ним следует и
Севастьянов, но в его "переводе" статья о человеке занимает много больше
страниц, чем у автора. Вот как выглядят отдельные ее абзацы: "На свет
выходит нагим, при самом рождении проливает слезы, вырастает в слабости,
подвергается многим опасностям и болезням, старость постигает его в
горести и недостатке, и едва начинает он удостоверяться посредством
рассудка в бытии своем, как тягостная смерть его похищает..." Однако
поэтические вольности не вытеснили обстоятельного рассказа о строении
человеческого тела и прочих особенностях вида "Homo sapiens".
А вот, к примеру, рядовой объект из классификационных таблиц - зверек
под названием корсак: "Хвост прямой желтый, основание и конец его
черные. Животное сие водится в великом множестве в обширной степи,
простирающейся от реки Урала до Иртыша. Оно истребляет птиц, воняет,
лает и воет. Ростом меньше обыкновенной лисицы, впрочем, довольно на нее
походит».
Здесь Севастьянов описал животное, которое водится исключительно в
России и, естественно, имеет русское название. В тех же случаях, когда
переводчик сталкивается с существами, никогда не виданными русскими, «не
мало труда было в налагании имен таким животным, которые никакого в
российском языке доселе названия не имели».
Оригинальны комментарии русского исследователя к труду великого шведа:
Севастьянов, например, утверждает вполне современно звучащую мысль о
том, что «надлежит рассматривать все естественные тела в известной связи
и отношениях между собою». Или другую — о том, что, в сущности, среди
животного царства нет «ненужных» представителей, все они «споспешествуют
благоустройству природы». Мы бы назвали сейчас такое мышление
экологическим. А вот иная, но тоже вполне обгоняющая свой век мысль: «Я
смело скажу, что единое средство учинить государство цветущим,
распространить в нем торговлю, художества, земледелие состоит в том,
чтобы наставлять граждан, а особливо сельских жителей в естественных
науках». Именно поэтому русский естествоиспытатель так ценит труд своего
шведского коллеги — этот труд наводит систематический порядок в
«произведениях природы», без «сего непременно заблудились бы мы в
огромном и излучистом ее лабиринте».
Восторженное отношение сопровождает упоминания и отсылки к линнеевской
системе и много времени спустя, вплоть до нашего времени. Не было,
наверное, в мире зоолога или ботаника, который бы не отдал дань
почитания труду подвижника науки.
И все-таки научная биография линнеевского труда гораздо драматичнее
биографии его создателя. Но, чтобы разобраться в этой драме и величии
труда Линнея, надо хоть немного представить себе характер науки, начало
которой и было положено шведским натуралистом в его «Sistema naturae».
Разговор о систематике обычно начинается «от Адама». Даже раньше, чем от
Адама,— от третьего и четвертого дня творения, когда на свет божий
появился животный и растительный мир, многочисленный и бесконечно
разнообразный. Вопрос "как же с ним разобраться?" возник задолго до
того, как выяснилось, что мир сотворен не за неделю.
Вопрос этот и задал себе Карл Линней в XVIII веке.
Линней полагал, что порядок в этих царствах был наведен раз и навсегда
творцом всего сущего и остается лишь разгадать его замысел, которым он
почему-то не посчитал нужным поделиться с естествоиспытателями.
Заманчивая позиция. Ведь если достаточно только "угадать", по какому
"плану" рассортирована живая природа, то биологи обязательно создадут,
пусть не сразу, но хотя бы когда-нибудь ее Систему.
Линней был уверен, что он ее уже выстроил, но если даже не спорить с ним
соглашаться, следует сказать, что и вправду создание "Системы природы"
одним из достойных "соперников" всевышнего вполне схоже с чудом: из
хаоса возникло стройное здание. Все растения и животные, по крайней
мере, те, которые были известны в XVIII веке, заняли в нем свои места.
Конечно, перед Линнеем был не совсем первозданный хаосчеловечество в
прикладных целях, так сказать, помаленьку систематизировало братьев
своих меньших еще с доисторических времен. Многие птицы, рыбы, хищники,
змеи, пчелы, собаки и прочие хотя и были названы не обязательно
по-латыни, но все же были названы, и эти названия объединяли животных и
растения в группы и отделяли одну группу от другой.
Способность членить окружающий мир ведь не прерогатива систематиков, а
особенность человеческого мышления. В сущности, как только человек
научился мыслить абстрактно, выделять понятия, он одновременно должен
был изобрести способ эти понятия классифицировать по каким-то признакам.
И хоть это было интуитивное творчество, в нем был тот самый здравый
смысл, или, говоря по-другому, аналитическое начало, которое и стало
основой научного мышления.
