поддержка
проекта:
разместите на своей странице нашу кнопку!И мы
разместим на нашей странице Вашу кнопку или ссылку. Заявку прислать на
e-mail
Статистика
"Без которой - Хаос" (Т. Чеховская)
продолжение
Однако от этого еще далеко до науки. Мы для Разных
надобностей классифицируем и систематизируем великое множество вещей, но
никто не называет такие 5анятия научными. Мало того, чаще всего и
система-тизирование в научных целях в самостоятельную науку не
выделяется.
Вот и выходит, что у биологической систематики очень мало близких
родственников в мире наук, хоть они и есть,- например, систематика
элементарных частиц занимает столь же особое место в физике.
Дабы убедить современников, что его система природы есть истинное
отражение действительности, точнее, ее "божественного плана" (понятие
более привычное для биологии XVIII века), Линней упорно искал для своей
классификации естественное начало. Истинно научная классификация должна
быть естественной и по нынешним понятиям. Но следует уяснить себе: что
же это означает?
Давно было замечено, что собранные по какому-нибудь удобному или
броскому признаку группы на деле подчас оказываются разнородными,
далекими, не имеющими, по существу, ничего общего. И тогда уже возникло
понятие о естественной и искусственной классификации.
Пример искусственной классификации - подбор слов в словаре по алфавиту.
То, с какой буквы начинается слово, ничего не говорит нам ни о значении
его, ни о структуре, ни о роли в предложении.
Естественная классификация строится на существенных признаках,
отражающих важные внутренние особенности объекта. Например,
классификация элементов - периодическая система Менделеева, где в основу
положен атомный вес и валентность - кардинальные свойства объекта. О
том, какое значение имеет менделеевская система для современной науки,
известно всем. Но, да позволено будет заметить, Менделеев
классифицировал элементы, которых было всего лишь несколько десятков, а
тут перед нами подавляюще разнообразный мир, связанный к тому же сложной
системой родства... Но об этом говорить еще рано. Линней о родстве
ничего не знал, так же как не подозревал, какую длинную и запутанную
историю имеет животный и растительный мир планеты. Подозревай он об
этом, может быть, он и не был бы сам так уверен в том, что сотворил...
Дело в том, что великому шведу его система лишь казалась естественной.
Застывший мир, возникший разом, да к тому же по логике, навязанной ему
"сверху", конечно, ныне не представляется естественным - для нас
естественно вечно движущееся царство природы. Но такою уж видел
"окружающую среду" Карл Линней, как и его великий предшественник по
попытке систематизировать жизнь - Аристотель.
Твердо веря в универсальность Аристотелевой логики и идя по следам
древнего учителя, Линней выстроил в "Системе природы" из всех выделенных
им в природе групп живых существ единую "лестницу", где каждая ступень
выражала меру совершенства мироздания, все более высокую, и содержала
ограниченное и постоянное число "типов". Каждый "тип", в свою очередь,
служил отражением некой идеальной "сущности" живого. На верхней ступени
в качестве самого совершенного существа стоял, как уже говорилось,
человек. Такое направление в систематике потом назвали типологическим, и
ныне ясно, что претендовало оно на отражение истинного порядка вещей в
природе преждевременно.
Кроме упомянутой уже уверенности в философских основаниях своих
действий, у Линнея в распоряжении был его собственный разум,
подкрепленный здравым смыслом и наблюдательностью. И вот разум-то
оказался на высоте: линнеевские методы систематики, воплощенные в
последних изданиях "Системы природы", проявили себя весьма
жизнеспособными, несмотря на всю ошибочность теоретических предпосылок.
Линней придумал для каждого из живых организмов "фамилию" и "имя",
отныне они стали называться двумя латинскими словами: одно обозначает
род, другое - вид. (Будем точны, придумал это еще до Линнея англичанин
Дж. Рей, но шведский ученый утвердил эту находку как научный метод.) Эта
бинарная система оказалась поистине счастливой находкой и закрепилась до
сих пор, как и очень многие научные термины, изобретенные
естествоиспытателем. Можно даже сказать, что научный ботанический язык -
главное из творений Линнея. Кроме того, постепенно от
издания к изданию была разработана и усовершенствована еще целая
иерархия, благодаря которой любая тварь находила себе ячейку и легко
отыскивалась при надобности. Животное царство в согласии с такой
системой приобрело пять ступеней - так называемых таксонов. Например,
человек относится к царству животных, классу млекопитающих, отряду
приматов, роду Гомо, в котором и является единственным представителем,
видом Гомо сапиенс.
Потом эту иерархию пополнили еще тип - таксон, находящийся между
царством и классом, и семейство - между отрядом и родом. Линнеевский
вариетас - самый низкий ранг - стал называться подвидом. Еще позднее
классификационная таблица разрослась за счет того, что появились надтипы,
подклассы и так далее, появились такие категории, как триба и когорта.
Но все эти наслоения остались второстепенными, главными же таксонами,
которые используются везде - от школьных учебников до изданий Академии
наук, по-прежнему считаются пять линнеевских подразделений плюс "тип" и
"семейство".
Возник парадокс: одновременно оформились научные методы систематики и их
совершенно ненаучное воплощение в системе, в чье прокрустово ложе никак
не укладывались добытые у природы сведения. Уже Жорж Кювье, знаменитый
французский натуралист, в восприятии которого живой мир по-прежнему еще
оставался неподвижным, как и у Линнея, разрушил единую лестницу существ,
разделив все живое на четыре ветви, совершенно независимые.
А потом появился Дарвин. Он и вовсе перевернул линнеевские постулаты с
головы на ноги, объяснив сходство организмов их родством. К тому времени,
правда, и сама систематика уже мало напоминала линнеевскую. О "типах",
отражающих идеалы зверьих и птичьих образов, стали вспоминать все реже,
зато классы, отряды, виды и прочие таксоны пополнялись новыми группами
животных и растений, все более естественными. Теперь живых существ
объединяли не по одному, а по многим признакам, стараясь выбрать
наиболее характерные из них.
Тем не менее уже самые первые попытки наложить сеть системы на Жизнь,
когда обнаружилось, что она находится в вечном движении, показали: то,
что легко проделывать с природой неизменной, вовсе нелегко, когда имеешь
дело с "объектом", постоянно меняющимся.
Систематика в лице дарвинизма, таким образом, обрела прочную научную
базу, но утеряла веру в свою собственную правильность. Порочный круг
искусственной логики был разорван, но возникли сомнения: есть ли вообще
логика, организованность, структурность в природе? Не человек ли
приписывает естественному хаосу жизни некий порядок просто потому, что
так ему удобнее?
Первые эволюционисты начисто отрицали "схоластические изыскания", как
они говорили, систематиков. Классификационные категории казались им
слишком окостенелыми понятиями, без которых бы лучше обойтись вообще.
Но возникло и противоположное течение, утверждавшее, что всякая
группировка живых существ - чистейшее порождение разума. Эта мысль
явилась источником номинализма - целого направления в философии,
отразившегося в биологической систематике.
Номинализм отрицает в систематике науку, оставляя ее уделом
классификаторскую деятельность как таковую. По мнению номиналистов,
систематика - только инструмент в руках биологов и в этом качестве
обязана быть по возможности неизменной.
Однако научная практика все врем" подводила к тому, что систематика
должна быть не только орудием, но и областью исследований. Должна
поспевать за Другими развивающимися биологическими дисциплинами, иначе
ею просто перестанут пользоваться, даже как инструментом. Но совместить
необходимость в постоянстве с не менее насущными требованиями
непрерывного обновления не так-то просто.
Судьба научной книги - это судьба науки, ею созданная.
После появления дарвинизма постоянный внутри истематический конфликт
перерос в конфликт между систематикой и новой отраслью биологии -
эволюционной теорией, а "Система природы" оказалась не с "той стороны",
с какой должна была оказаться по внутренней, глубинной логике движения
науки. Понадобилась эпоха в биологической науке, породившая генетику и
целый ряд "сопровождающих" ее наук, современный дарвинизм (так
называемую синтетическую теорию эволюции) и новую эволюционную
систематику, чтобы загасить возникшее противоречие.
Легко себе представить, какие невообразимые трудности стояли перед
великим шведом, ведь многие из них не решены и по сей день, а перед
ним-то и вправду был хаос.
Линней постоянно искал простоты и ясности в своих методах и
действительно нашел поразительный по простоте способ классифицировать
растения - по числу тычинок и по их расположению в цветке. Именно эта
находка поразила его современников, ведь до Линнея классификаторы
пользовались длинными и сложными описаниями, которые никак не облегчали
им ориентировку в царстве живого. Но этот метод привел к тому, что,
например, злаки оказались в разных классах растительного мира, а
багульник, толокнянка и гвоздики, скажем, в одном. Любопытно, что в
зоологии натуралист, не отыскав универсальной отмычки - определителя,
расклассифицировал животных менее определенно, но даже более научно. Его
группы позвоночных сохранились в большинстве своем до наших дней. Он
совершенно правильно определил кита как млекопитающее, а человека отнес
к обезьянам (!), хоть и соединил в один класс земноводных и
пресмыкающихся, а к червям определил всех беспозвоночных, кроме
насекомых.