поддержка
проекта:
разместите на своей странице нашу кнопку!И мы
разместим на нашей странице Вашу кнопку или ссылку. Заявку прислать на
e-mail
Статистика
"Редкое и благородное спокойствие"
Глава 11.
Продолжение
Печатных откликов из России не поступало, и Дарвин не
подозревал, что в салонах и аудиториях там только и разговоров что о
нем. Можно представить, насколько неожиданным было для него появление
весной 1861 года статьи Траутшольда в Бюллетене Императорского
Московского общества испытателей природы. Герман Адольфович Траутшольд,
родом из Германии, первым представил серьезное палеонтологическое
свидетельство эволюции: он расположил раковины аммонитов, найденные им в
юрских толщах Подмосковья, в непрерывный ряд, демонстрировавший
постепенный переход от одного вида аммонитов к другому. (Дарвин сослался
на него в пятом издании "Происхождения видов".) Хотя о возможностях
естественного отбора Траутшольд не говорил, а позже прямо отрицал
дарвиновский механизм, но само доказательство возможности непрерывного
преобразования видов (именно так расценил эти данные Дарвин) было в те
годы для Дарвина крайне необходимо.
Доклад Траутшольда в январе 1861 года, прочитанный и напечатанный
по-немецки, был первым в России обсуждением дарвинизма по существу.
Российские отклики запоздали потому, что первые английские издания
"Происхождения" в Россию не попали, так что критики здесь пользовались
немецким переводом Генриха Бронна, вышедшим в июле 1860 года (русский
перевод появился только в январе 1864 года). Бронн, один из тех ведущих
палеонтологов, что отвергли дарвинизм как палеонтологически
необоснованный, был автором первой вне Англии рецензии на книгу Дарвина
(январь 1860 года), а перевод снабдил почтительным, но резко негативным
послесловием.
Титульный лист русского издания
Это не помешало публицисту-народнику Петру Лавровичу
Лаврову, очень уважавшему Бронна, откликнуться, прочтя перевод,
прямо-таки восторженной рецензией на Дарвина, появившейся в
"Отечественных записках" в феврале 1861 года. Главное палеонтологическое
возражение Бронна (среди ископаемых мы не видим тех переходных форм
между видами, которых требует учение Дарвина) Лавров парировал очень
оригинальным образом: в ископаемом состоянии легко найти только те
организмы, которые были очень многочисленны, тогда как переходные формы
могли быть, по Лаврову, хорошо приспособлены, но малоплодовиты.
Рассуждение, пусть и не вполне продуманное (как малоплодовитые могли
вытеснять высокоплодовитых?), впервые вводило в эволюционизм ту важную
мысль, что выживание и плодовитость - разные вещи. К сожалению, ее тогда
не заметили.
Итак, первая русская рецензия, в отличие от английских и немецкой, была
положительной. То же, как ни странно, произошло и во Франции, в общем,
принявшей дарвинизм холодно,- научный писатель Огтост Ложель хвалил
книгу Дарвина еще в апреле 1860 года. Французское научное общество было
тогда белее всего поглощено другой проблемой - можно ли получить жизнь в
пробирке? Поэтому вопрос о дальнейших изменениях видов многим казался
вторичным, неактуальным, пока в 1861 году Луи Пастер не показал, что так
называемое самозарождение в действительности вызвано проникновением
микробов в пробирку извне. Вскоре (1862) вышел французский перевод книги
Дарвина, и общество, охладевшее к идее самозарождения, обратилось к
эволюции. Однако "острый галльский смысл" нашел у Дарвина более повторов
французских эволюционистов и ошибок, чем ценных оригинальных идей.
"Сумрачный германский гений" тоже не торопился принять дарвинизм, и это
сильно беспокоило Дарвина - ведь тогда немецкая наука была ведущей.
Откликов из Германии приходило мало, но в немецком ежегоднике "Обозрение
анатомии и физиологии" за 1861 год Дарвин мог прочесть, что его теория
"породила также много голосов в Северной Америке и Германии". Про
Америку он знал и сам, а вот свидетельство о немецких голосах было
отрадно: следовательно, в Германии, как и во многих других странах,
устные дискуссии далеко опередили отклик прессы.
Этот обзор в немецком ежегоднике, как и другие ранние немецкие рецензии,
хотя и несколько скептический, представлял особый интерес. Автор,
блестящий молодой зоолог из Геттингена Вильгельм Кеферштейн, не стал
строить логических возражений Дарвину, а привел огромный список (250
названий, и почти все - совсем свежие!) работ по "Generationslehre"
(буквально- учению о порождении), в котором за работами Дарвина и
Уоллеса и несколькими критическими выступлениями следовали публикации по
возникновению жизни, анабиозу, физиологии размножения и роста,
гибридизации, эмбриологии, морфологии и многому другому. Весь этот
разнородный список цементировался началом обзора, где отмечалось:
Франция сейчас занята проблемой самопроизвольного зарождения жизни, а
Англия - происхождения видов. Автор как бы давал понять, что обе эти
проблемы стоят во главе всех перечисляемых далее, сколь бы различны они
ни были. Вопрос об изменении организмов при смене поколений становился
главным в науке о жизни, но ответа на него у английского коллеги
Кеферштейн не видел.
Ни одна из проблем "Generationslehre", начиная с самой проблемы
зарождения жизни и кончая какой-нибудь частностью, вроде чередования
поколений У грибов-слизевиков (о них тоже шла речь в обзоре), не
прояснилась Кеферштейну по ознакомлении с "остроумным вымыслом", как он
назвал учение Дарвина. Об отборе малых вариаций легко говорить, когда
сравниваются птицы с разной длиной крыльев - обладатели плохих крыльев
чаще гибнут; но что с чем должно было конкурировать, чтобы клетки
гриба-слизевика стали, сползаясь, сливаться в единую огромную
клетку-амебу, на которой затем вырастает яркий гриб с ножкой и шляпкой?
Как и для всякого немецкого морфолога той поры, законы преобразования
одной формы в другую представлялись ему самодовлеющей ценностью, тогда
как для Дарвина первичными были законы выживания и гибели.
Заключительный абзац книги Дарвина, так сильно действовавший на простого
читателя ("...из войны природы, из голода и смерти непосредственно
вытекает самый высокий результат, какой ум в состоянии себе
представить,- образование высших животных..."), Кеферштейн привел без
комментария, как пример ненаучности, очевидный всякому. Понять друг
друга люди столь разных стилей, разумеется, не могли.
Обзоры Кеферштейна и его последователей с утверждением дарвинизма были
забыты, и настолько крепко, что через сто лет дарвиноведы только
удивлялись - что за ежегодные немецкие сводки по дарвинизму имел в виду
Дарвин в автобиографии?
