поддержка
проекта:
разместите на своей странице нашу кнопку!И мы
разместим на нашей странице Вашу кнопку или ссылку. Заявку прислать на
e-mail
Статистика
"Открылась бездна, звезд полна" (Р.
Щербаков)
Продолжение
Пожалуй, только это несколько огорчало юношу. Он
готов был и дальше продолжать свой изнурительный образ жизни, но даже
его молодой и крепкий организм не выдержал. Случился глубокий обморок, и
пришлось лечиться. Доктор Фурнье, поднимаясь по лестнице, хорошо знал,
какая картина его ожидает. "Чем ниже благосостояние, тем выше
квартира",- любил повторять он старую шутку. Но на этот раз Фурнье был
поражен. Конечно, обстановка нищенская, но такого количества книг он
давно уже не видал у своих клиентов. "Вы все это прочли?" - задал врач
наивный вопрос пациенту. "Конечно",- ответил тот. Перебрав несколько
лежащих сверху фолиантов, Фурнье наткнулся на рукописный том с четкими
рисунками. "А где Вы нашли это?" - спросил он, протягивая "Всемирную
космогонию" Камиллу. "Сам написал",- зарделся бледный от постоянного
недоедания юноша. Так появился у Фламмариона первый читатель.
Их потом будет много, читателей, почти автоматически превращающихся в
почитателей великого пропагандиста астрономии. Но если на многих из них
повлиял автор, то первый читатель сыграл огромную роль в его собственной
жизни. Дело в том, что Фурнье не только проштудировал "Всемирную
космогонию", но и ознакомил с ней одного из своих коллег. И в очередной
визит, после стандартных вопросов о самочувствии, врач сказал: "Месье, у
меня есть приятель, который дружит с другим господином, удостоенным
внимания самого господина Леверье. Молва о Вас Дошла по этой цепочке до
ушей нашего замечательного ученого, и директор Парижской обсерватории
согласен взять Вас в ученики, если, конечно, выдерите экзамен". Пожалуй,
лучшего лекарства больному выписать было невозможно. Кощунственна' сама
мысль, что экзамен мог быть завален. Ученику положили для начала 50
франков, и он "не бежал, а летел домой, чтобы поделиться радостью с
родителями". Впоследствии в "Воспоминаниях астронома" Фламмарион напишет
об этом дне: "Я встал на свое место".
Чтобы научно-популярная книга стала событием, чтобы потом ее читали
поколение за поколением целый век, необходимо счастливое совпадение
многих обстоятельств: знание предмета, литературный талант автора,
наличие подготовленной аудитории и непроходящий интерес к поднятым
проблемам. "Популярной астрономии" и ее творцу удивительно повезло. Мир,
сбросивший феодальные путы, вместо дворянской читательской аудитории
получил гораздо более массовую разночинскую, интеллигентскую. Она
проявляла повышенный интерес к естественным дисциплинам. Научная книга,
написанная общепонятным языком, становилась такой же общественной
потребностью, какой недавно были исторические романы, повести о
прелестных пастушках и любовная лирика. Выходец из народа, Фламмарион,
естественно, писал для других о том, чего так не хватало ему самому еще
несколько лет назад. И потому книга совпала с велением времени, пришлась
как нельзя кстати. В одном из своих научных романов Фламмарион
впоследствии скажет: "Светильник науки и разума нужно держать высоко над
головой, чтобы его пламя разгоралось, надо вынести его на многолюдные
площади, на широкие улицы и в самые глухие закоулки. Все одинаково
призваны к свету, все жаждут им насладиться, и в особенности все
обиженные, обойденные судьбой, потому что они больше думают, энергичнее
мыслят, потому что они сильнее жаждут знания, чем довольные мира
сего..." Оглядываясь на историю создания "Популярной астрономии", легко
увидеть, как точно подгоняет жизнь все необходимые события, на первый
взгляд столь случайные. Уже возникает социальный заказ на книгу, а ее
автор, ничего не зная о будущей славе, еще торопится по
ам к старинному зданию обсерватории, построенной по приказу генерального
контролера финансов Ж Кольбера. В этих стенах звучал голос братьев Жана
и Жака Кассини, Антуана Лавуазье, Рене Реомюра, Пьера Лапласа, Доминика
Араго... И каждый час работы доставляет Фламмариону материал ил я еще не
задуманной книги. Но, пожалуй, еще больше полезного извлекает он во
время обеденного перерыва, когда за столом собираются старожилы. В
современных институтах научный "фольклор" можно услышать в курилках, в
эпоху Возрождения в Ватикане он звучал в так называемой "вральне", в
Парижской обсерватории комната, где собирались любители почесать языки,
носила название "Как-то раз".
Как-то раз некий маркиз вел в обсерваторию полюбоваться затмением
придворных дам и опоздал на десять минут. "Пустяки,- заявил он,-
господин Кассини один из моих лучших друзей и ему доставит большое
удовольствие все повторить специально для нас".
А вот как-то раз поступавший довел экзаменатора до такого отчаяния, что
тот воскликнул: "Что за скотина! Принесите ему охапку сена!" "Прикажите
уж принести две,- добавил оскорбленный абитуриент,- мы позавтракаем
вместе".
И еще как-то раз пастор Беккария, страстный любитель науки, обдумывая во
время обедни свой последний эксперимент, провозгласил вместо положенного
"Dominus vobiscum" - "Опыт удался!".
Все эти истории попадут потом в "Популярную астрономию", заставляя
читателя улыбнуться и немного отдохнуть между двумя требующими
умственного напряжения абзацами. Точно так же отдыхали за байками и
служители обсерватории от своего утомительного труда. В каждой профессии
есть своя незаметная, но необходимая унылая черновая работа. Однако до
прихода в обсерваторию Камилл не предполагал, что она целиком и
полностью заполняет рабочий день астронома. Прошло несколько недель, и
он уже машинально, без всякого душевного трепета производил все
необходимые вычисления. Не священнодействовал, а служил. Директор
обсерватории Урбен Жан Жозеф Леверье не зря открыл планету Нептун "на
кончике пера". Впоследствии Фламмарион расскажет в "Популярной
астрономии": "Леверье, у которого не было никаких сомнений относительно
существования новой планеты, даже не счел нужным взглянуть в
астрономическую трубу, чтобы убедиться в том, что искомая планета
действительно находится там, где она должна находиться согласно его
вычислениям. Весьма возможно, что он ее вообще никогда не видел...
Впрочем ему, как чистому математику, астрономия представлялась лишь в
виде ряда определенных формул, а небесные тела были источниками
определенных сил. Мне не раз приходилось беседовать с ним, не раз
приходилось обращаться к нему с тревожившими меня вопросами о том, что
он думает относительно обитаемости других планет; я спрашивал его, как
он представляет себе световые эффекты в системах двойных звезд: его
ответы неизменно доказывали, что эти вопросы для него совершенно
неинтересны, что его вполне удовлетворяют формулы и логарифмы, при
помощи которых он знакомится со Вселенной".
Довольно скоро Фламмарион понял, что ему посчастливилось попасть в
обсерваторию не столько благодаря собственным талантам, сколько из-за
необходимости заполнить вакантное место. Его предшественник сбежал, не
выдержав деспотичного нрава директора. До этого один ассистент сошел с
ума, другой - покончил с собой, а дезертиров было множество. Достаточно
сказать, что в те годы, когда Леверье состоял директором обсерватории, в
ее небольшом штате сменилось свыше ста человек. Фламмарион, проработав
четыре года, был уже среди старожилов этого почтенного учреждения. Вряд
ли ему самому пришло бы в голову подать заявление об уходе. И тогда "Популярную
астрономию" пришлось бы писать кому-нибудь другому.
Как-то раз Леверье поручил хорошо зарекомендовавшему себя ученику
откорректировать гранки журнала "Анналы обсерватории" и затем отнести их
в типографию господина Байеля. Выполняя однообразную работу, юноша
иногда отдыхал, переключаясь (1а собственный трактат "О множественности
обитаемых миров". И надо же было так случиться, что пистики трактата
случайно оказались в корректуре журнала. Владелец типографии,
ознакомившийся с творчеством Фламмариона, сразу смекнул, что оно сулит
гораздо большие доходы, нежели солидные "Анналы". Когда спохватившийся
автор примчался в типографию, месье Байель сделал ему чрезвычайно
выгодное предложение: сократить философскую часть трактата и выпустить
книгу в свет. Камилл принял его, ему казалось, что в этой затее рискует
только издатель. Но получилось все наоборот: тираж молниеносно разошелся,
Байель выгодно провернул дельце, а вот бедняга ассистент стал очередной
жертвой директора обсерватории, воспринявшего книгу 19-летнего автора
как личное оскорбление. Вместо того чтобы спокойно указать на отдельные
ошибки, естественные в столь юном возрасте, Леверье выставил ученика за
дверь, бросив ему вдогонку: "Вы не ученый, Вы поэт!"